Антропософски ориентированная духовная наука и в самом деле основывается, как мы это нередко подчёркивали, на оккультной науке, которая через результаты своих исследований знакомит нас с энергиями различных временных периодов; она позволяет нам познавать эти энергии также и в наших, находящихся в более узких границах, культурных эпохах. Так что когда бы мы только ни собирались, необходимо вести речь и об этих внутренних энергиях нашего собственного времени, дабы задачи духовной науки прояснились настолько, насколько они могут быть уяснены исходя из подоснов нашей жизни, мы же, базируясь на оккультных исследованиях, могли устраивать свою жизнь применительно к её великим целям.

Чтобы поговорить об оккультных временны'х течениях, было бы неплохо, когда бы мы опирались на то, что, основываясь на источниках высших, оккультных исследований, способно дать нам представление о происходящем в высших мирах также и в наше время. Предварительно же мы должны помимо этого ориентироваться в том, с чем сами имеем дело в настоящий момент, причём любая детализация здесь неуместна, а потребна лишь общая характеристика – в качестве наброска. О многом вообще-то можно говорить совершенно свободно лишь в антропософских собраниях, ибо наше время – это время догматизма, время абстракции. Примечательно при этом, что люди в экзотерической жизни превратно понимают этот базовый характер времени, сплошь и рядом полагая, что мыслят и поступают независимо от всяких догм, хотя глубоко в них погрязли. Они думают, что оперируют с реалиями, притом, что безнадёжно заплутали в абстракциях. Полезно поэтому донести антропософски ориентированную духовную науку с её вполне реальными предметами до более широких кругов, дабы сделать возможным понимание нашей эпохи, однако, сколько можно судить, должно миновать более продолжительное время, пока внешний мир не возжелает развиться до более глубокого понимания. Мы начинаем уразумевать, насколько захвачена догмами и абстракциями наша цивилизация, лишь когда начинаем её рассматривать не с таких абстрактных точек зрения, но действительно на живой манер. Тогда отыскивается направление мышления, характер которого заключается в том, чтобы установить уже готовые догмы и потребовать, чтобы просвещённый человек их придерживался, но полагал при этом, что поступает исключительно критически. Нечто подобное обнаруживает так называемое монистическое движение, которое, однако, именует себя монистическим безосновательно. Оно адресуется за основными своими положениями к современному естествознанию, причём к тому, что намерено черпать свои познания из чисто внешних методов, рассчитанных на чувства в узком смысле слова. Останься эта наука в пределах собственной компетенции, она могла бы дать чрезвычайно значительные результаты; вместо этого она ведёт к построению новой религии. Берутся факты материалистического естествознания – и из них фабрикуют абстрактные догмы. И всякий, кто полагает, что поднялся на высоту, поскольку этим догмам присягнул, считает впредь, что прочие далеко от него отстали. Вся жизнь человеческих личностей оставляется совершенно без внимания, стремятся лишь к тому, чтобы наполнить голову тем, что внешнее мировоззрение рассматривает в качестве догм, а за существенное почитать то, что следует из абстракций. Отсюда возникают далее секты из приверженцев доктринальных мнений, тезисов, принципов, догматов, что отстаивается ими затем в качестве самого главного.

Противоположность этому должно воплощать в себе то, что следует понимать под антропософски ориентированным спиритуальным движением. Здесь речь идёт не о том, чтобы признать некую совокупность вероучительных положений, но поставить на передний план ценность человеческой личности.

Антропософски ориентированная духовная наука ведёт к такой социальной жизни, которая основывается на человеческой взаимности, отталкивается от того доверия, которое одна личность проявляет в отношении другой. Здесь должны встретиться меж собой люди – они действительно встречаются – которые друг другу доверяют. И когда что-то делается сообща, пристало говорить друг другу: «Ты – дельный человек» не потому, что ты следуешь тому или иному базовому принципу, но потому, что ты можешь сделать то и это и своей деятельностью не мешаешь другим. Ничего не было бы хуже, чем если бы скверные обыкновения современного сектостроительства получили распространение в антропософской жизни. Мы должны не только следовать за теми, с кем полностью согласны, но в иных случаях должны и оставлять за самими собой и другими людьми также и свободу и пространство для манёвра, и таким вот образом, с таким понятием индивидуальности – оказывать воспитательное воздействие внутри антропософского движения. Наше время обнаруживает на этот счёт чрезвычайно мало понимания. Оно стремится к общепризнанному. Одному кажется верным то, за что на другого будут взирать как на дубинноголового ретрограда. Однако в антропософском движении следует с этим покончить. Не будь такое умонастроение распространено в материалистическом мире, сами люди побуждались бы к тому, чтобы воспринимать человеческие личности в нашем смысле, и тогда уже в скором времени дала бы о себе знать научная спиритуальность, которая бы привела к мировосприятию, ориентированному на дух. Однако люди закоснели в догмах и потому не в состоянии этого достичь.

Если ознакомиться с теми фундаментальными положениями, что отстаиваются в монистических собраниях, то при более подробном вникании в положение дел уже вскоре убеждаешься в том, что все излагаемые там принципы и догматы ни в коем случае не основаны на воззрениях и результатах сегодняшней науки, но на тех, что существовали 15-20 лет назад. Так, например, один уважаемый в современных научных течениях деятель сказал недавно на съезде естествоиспытателей в Кёнигсберге: «Факты естествознания подвигают нас сегодня во вполне определённом направлении. Прежде неизменно говорилось об эфире, который должен был бы простираться внутри нашей материи и вне её, причём предполагался он без какой-либо опоры на известные данные физических наук. Однако мало-помалу всё это натолкнулось на оправданные сомнения, так что теперь необходимо задаться вопросом о том, что всё-таки надлежит принять физику вместо эфира». Ответ оказался таким: чисто математические образования, уравнения Герца и Максвелла*, понятийные и идейные формулы. Свет соответственно распространяется в пространстве не посредством колебаний эфира, но, без всякого предположения существования такого эфира, он преодолевает нематериальное пространство как вакуум в смысле указанных уравнений, так что распространение света представляется таким образом связанным с понятиями и идеями. Вполне могло бы случиться так, что человека, который стал бы в монистическом собрании приводить такие гипотезы новейшей науки, приняли бы за теософа, ратующего за абсурдное предложение: принять мысли в качестве носителей света. Однако это было предложено таким представителем естествознания, которого необходимо принимать всерьёз, а именно Максом Планком** из Берлина. Так что когда бы монисты пожелали идти в ногу с научным прогрессом, они должны были бы принять это, представляемое ведущими деятелями мнение. Но поскольку это не так, монистическая религия возможна лишь в том случае, если её приверженцы полагают, что стоят на научной почве, но не знают, что их предположения давно устарели. Монистически мыслящих людей удерживают вместе исключительно результаты так называемого интеллектуального исследования и соответствующего мировоззрения или выведенные отсюда полные предрассудков догмы. Напротив того, антропософски ориентированный теософ придерживается фактов, в отношении которых никто не может лишиться свободы, благодаря чему секта образоваться не может и всякая индивидуальность вольна пребыть свободной.

Антропософски ориентированное спиритуальное движение представляет собой важный шаг в направлении самовоспитания, радом с которым вряд ли может быть поставлено что-то ещё в настоящем. Ему лишь необходимо правильно понимать себя и знать, что движение это основывается на подосновах, коренящихся лишь в нём же самом, так что их ни в коем случае нельзя отыскать за её пределами.

Удостовериться в этом позволяют факты самой жизни. Многие здесь придерживаются того мнения, что всё то, что может предложить антропософски ориентированная духовная наука, необходимо отлить в философские формы, наподобие форм официальной науки, чтобы тем самым приблизить духовную науку к самим же официальным представителям и приверженцам. Однако это не соблюсти, поскольку невозможно заключение компромисса между оккультным течением духовной науки и другим движением, которое, как, например, монистическое, исходит из типических фундаментальных представлений нашего времени, а значит, коренится в совершенно иной почве. Заключить компромисс между ними хотя бы только по внешности невозможно. Скорее необходимо внести в механизмы формирования эпохи некий новый поворот. Ведь прочие и в самом деле не в состоянии понять и объяснить свои же собственные факты, не способны судить дальше своего носа, у них недостаёт мужества вывести следствия из того, что имеет место в рамках данных фактов. Во всём, включая также и научное сектостроительство, при более пристальном исследовании мы обнаруживаем половинчатость, которую духовная наука должна видеть насквозь, поскольку ей известно, что половина или четверть правды – хуже, чем полное заблуждение, поскольку она вводит в обман внешний мир, в недостаточной степени готовый составлять суждения. Однако антропософ должен вникнуть в самую суть спиритуального движения, чтобы понять внешнее материалистическое, задающее тон движение, поскольку в нём зачастую накапливаются факты, которые способны полностью раскрыться в спиритуальной истине, но пока что не получили достаточной проработки.

То естественнонаучное направление в медицине, которое всерьёз занимается исследованиями организма, не в состоянии проходить мимо областей, понятий и результатов оккультных исследований. Поучительным примером тех трудностей, которые при этом возникают, оказывается психоанализ Зигмунда Фрейда в Вене, получивший широкое, постоянно растущее распространение. Поначалу психоанализ сосредоточился на душевной жизни, прикладывая усилия к тому, чтобы исследовать у душевно и телесно больных людей определённые душевные основания в душевной жизни, например, в давно забытой юности, поскольку имелось вполне справедливое ощущение, что также и бессознательное, оставшееся таковым, обладает непреходящим значением для последующей жизни. Один остроумный врач данной школы, д-р Брейер, попробовал погружать желавших исцеления в состояние гипноза, в котором и принимал у них своего рода исповедь. чтобы таким образом исследовать глубины их души. Все вы знаете, что большим облегчением бывает уже то, чтобы выговориться насчёт того, что тебя угнетает. И вот здесь благодаря таким вот гипнотическим признаниям нередко наступало исцеление – или во всяком случае оно бывало в существенной части подготовлено. Фрейд же стал нередко достигать тех же результатов без гипноза, при помощи умело заданных вопросов. Кроме того, он обнаружил, что такие зачастую бессознательные события дают о себе знать в сновидческой жизни, и отсюда развилось своего рода истолкование сновидений психоаналитической школы. Если кто пожелает сказать, что здесь налицо благоприятная возможность для того, чтобы установить компромисс между духовной наукой и тем, что выявилось в ходе этих усилий, такое мнение опять-таки следует охарактеризовать как ложное, поскольку несмотря на обнаруженную здесь частичную истину уже вскоре мы начинаем понимать, что описанное направление ведёт к самым вопиющим заблуждениям и уж лучше было бы им оставаться в пределах чисто материалистических толкований. Правильно осмысленная духовная наука должна отклонить всё подобное. Глубокий смысл этого в том, что воззрения на сновидческую жизнь души и выведенная из этого теория пронизаны грубыми, ориентированными на ощущения представлениями, и потому на такой основе нет никакой возможности подтянуть их до спиритуальной истины. Ибо для этого необходимо то, что на спиритуальных основаниях предлагается духовной наукой, иначе же мы блуждаем наощупь среди неясных гипотез и теорий, истолковывая их материалистически. Это дало о себе знать и у фрейдовской школы. Хотя она и пришла к символике сновидения, однако встроила в неё представления материалистической эпохи, в то время как правильная концепция Шуберта и Фолькельта***** в Лейпциге хотя и была намечена, но продолжения не нашла. Сновидение понималось как символическое изображение сексуальной жизни, поскольку нашей эпохе не дано понимание того, что эта область представляет собой наинизшее откровение бесчисленных миров, которые в духовном своём значении высоко возвышаются над нашим миром. Вследствие этого сфера сновидений превращается в нечто такое, что сообщает всей исследуемой области неподобающий колорит и потому ведёт к глубочайшим заблуждениям. По этой причине духовная наука может сказать относительно фрейдовской школы только следующее: результаты исследований данной школы необходимо отвергнуть как дилетантские, самой же школе следовало бы первым делом основательно ознакомиться с духовными изысканиями, и тогда обнаруженные в ходе их истины выявили бы совершенно иные результаты исследований. Тогда-то люди и придут к пониманию того, что наше время – это время интеллектуализма, время догм, которое влечёт к бесплодному хаосу порывов и страстей, находя удовлетворение исключительно в интеллектуальности и абстракции.

Итак, на примере фрейдовской школы мы видим, как на почве дичайшего материализма одна область душевной жизни предстаёт перед нами в превратном свете и опущенной чрезвычайно низко, поскольку школа эта склонна сводить все явления, которые здесь встречаются, к сексуальной области – процесс, относительно которого можно также сказать, что он порождён персональными предпочтениями самих исследователей, только сами они этого не сознают, а сверх того они ещё проявляют дилетантство в профессиональном отношении.

Мы должны ощущать в себе присутствие той необходимости, чтобы духовная наука отвергла полуистины и четвертичные истины, допускались же только такие, которые она в состоянии поддерживать, поскольку мы видим, что ныне у духовной науки достаёт силы, чтобы опираться на саму себя. Я желал бы особо подчеркнуть, что первые мои книги****** возникли не из теософии, между тем люди посторонние находят необычным то обстоятельство, что я всё же сделался теософом. Однако это недальновидное, чрезвычайно мелочное представление. И всё же одна вещь в этих книгах присутствует: то, что они, при всей строго научной позиции, не размениваются на то, что вообще-то принято рассматривать в качестве официальной науки, что они не впадают в такую манеру, исходя из которой может создаться впечатление, что ты в состоянии определить всё и вся в глобальном, всеобщем смысле.

Духовная наука должна почерпать богатую жизнь из подоснов оккультных источников, не идти на компромиссы и проявлять мужество, которое отсутствует в тех областях, которые находятся за её пределами. Тот, кто вообще не желает допускать компромиссы в этом смысле, приобретает дурную славу несговорчивости среди тех, кто постоянно требует уступок от других, сами же на них не идут. Однако в противоположность этому духовная наука пребывает в мире как прочно основанное на самом себе спиритуальное движение, и его приверженцы должны постоянно осознавать этот факт и признавать в этом становую жилу данного спиритуального движения. Случается подчас, что к духовной науке приходят люди с частными интересами, однако в духовно-научном смысле и по поводу духовных исследований о каких-то особых интересах речи нет. Всякий может их преследовать для себя самого, но не требовать, чтобы духовная наука следовала в этом за ним. Она должна пронизать саму ткань наших культурных отношений, ей потребно мужество, чтобы последовательным образом реализовывать свою жизненную задачу в такую эпоху, которая по праву носит имя интеллектуалистической.

Однако нам не следует полагать, что этот же интеллектуализм в равной степени должен принимать участие в спиритуальной жизни, здесь нам необходимо исходить из фактов, установленных посредством ясновидения. Далее, мы обнаруживаем три базовых элемента душевной жизни. Во-первых, это жизнь представлений и понятий, интеллектуализм, который поначалу проявляется лишь в восприятии. Если мы подвергнем этот интеллектуализм рассмотрению сам по себе, обнаружится, что он в широчайшем смысле связан с чувственным миром, от которого человек абстрагирует свои представления. Правда, сами эти представления сверхчувственны. Уже из взаимосвязи, существующей между жизнью представлений и восприятий, следует, что первая [не]{Так в оригинале. - Прим. пер.} связана с материальным планом. Когда мы отдаёмся трудным представлениям, много размышляем и оттого устаём, то мы действительно хорошо спим, при том условии, что в нашей деятельности принимала участие одна лишь жизнь представлений, но не жизнь эмоций. Отсюда мы понимаем смысл утверждения, что жизнь представлений является сверхчувственным процессом, а значит, она связана уже со следующей стихией, то есть с астральным миром. Итак, из астрального плана притекают энергии, которые пробуждают в человеческой душе жизнь представлений и её поддерживают.

Вторым моментом оказываются эмоциональные движения, пронизывающие нашу душу как удовольствие, неудовольствие, радость, боль, беспокойство, любовь, отвращение и т. д. Тесно и задушевно связаны они с нашим «Я» в качестве наших рассудочных и эмоциональных движений, лишая нас сна, поскольку с этим своим эмоциональным непокоем они не дают нам проникнуть на астральный план. Так мы постигаем также и то, что тем самым мы связаны с нижним деваханом, который не принимает наших эмоциональных движений, если они нечисты, то есть отклоняет их от той части астрального мира, которую следует причислять к нижнему девахану.

С третьим моментом мы имеем дело в области нравственного, в волевых побуждениях. Поистине блаженный миг наступает в момент засыпания для того человека, который, озирая прожитый день, имеет возможность оглянуться на добрые дела. Он наслаждается состоянием, о котором может сказать: «Когда бы только можно было его продлить, насладиться им как оживляющим моментом, который оплодотворяющей энергией стремится распространиться по нашей душевной жизни!» Из этого мы заключаем, что оккультные исследования свидетельствуют: волевые импульсы указывают на высший девахан, который допускает их лишь в том случае, если они исходят из чистой воли и соответствуют этому духовному миру. Так что жизнь представлений и понятий, наша интеллектуальность, находится в тесной связи с астральным миром, жизнь наших эмоций – с нижним деваханом, а наша волевая жизнь – с высшим деваханом.

К этому ещё добавляется наша чувственная жизнь восприятий на материальном плане. В человеческих воплощениях, соответствующих различным культурным эпохам, эти четыре момента претерпевают неравномерное развитие.

Вникая в такие оккультные первоосновы, мы обнаруживаем, что в греческо-латинскую эпоху во всей полноте заявляла о себе жизнь восприятий, что греки и римляне были всецело настроены на столь ценимый ими материальный мир. Наша эпоха, как пятый культурный период, является эпохой мышления, интеллектуальности. Поэтому процветают абстрактные науки. Наступающий шестой период сохранит интеллектуальную жизнь при себе, как мы в пятом сохранили жизнь ощущений, и главным образом проявит себя в душевной жизни эмоциональных движений. Окружающий мир будет затрагивать человека в первую очередь с той своей стороны, что причиняет ему удовольствие и страдание, радость и боль, симпатию и антипатию в том смысле, как их уже теперь способен испытывать один только оккультист, который в состоянии преодолеть голый интеллектуализм, поскольку он без какого-либо долговременного логического обоснования прозирает в определённые жизненные взаимосвязи и их постигает. Оккультист чувствует неудовольствие от нелогичного, радость же и душевный мир – от всего логичного. Если же он отстаивает нечто такое, что с ходу понимает правильно, то в настоящем, дабы его поняли, ему приходится для начала обосновывать это долгим изложением. Особенно при чтении газет оккультист ощущает живую боль, поскольку как раз в повседневной прессе зачастую приходится наталкиваться на воплощённое отсутствие логики. И всё же читать их – по возможности выборочно – необходимо, чтобы сохранять контакт с действительностью. Не следует поступать так, как тот профессор китайского языка, который однажды в сильнейшем волнении сказал коллеге: «Я только что узнал (а происходило это в 1870-71 гг.), что Германия вот уже полгода вовлечена в войну с Францией, ведь я читаю исключительно лишь китайские газеты!»

В последнюю послеатлантическую, то есть седьмую эпоху, сформируется нравственное чувство, а значит, восприятие волевых импульсов. Тем самым произойдёт весьма примечательный прогресс. Оккультные исследования, и даже уже теперешние исследования показывают нам, что некто может быть весьма умён и интеллектуален, не будучи нравственным. Интеллектуальность и нравственность существуют сегодня независимо друг от друга. Но постепенно воцарится то своеобразное положение дел, что вся рассудительность умного человека будет уничтожаться его безнравственноcтью, так что и в самом деле в отдалённом будущем тот, кто безнравственен, одновременно должен оказаться глупым (или по крайней мере таким сделаться). Таким образом, мы подходим к нравственной эпохе вследствие того, что нравственность во всей нашей душевной жизни и позднейший интеллектуализм должны стать вещами тождественными.

Так что в душе у человека, и в самом деле, наличествуют все только что названные четыре элемента, однако в греческо-латинскую эпоху заявляло о себе преобладание чувственного восприятия, в современности же к этому в усиленной форме прибавляется интеллектуальность; в предпоследний, шестой период будут господствовать эмоциональные порывы, в седьмую же, последнюю культурную эпоху превосходство будет за нравственностью, да в такой форме, о которой сегодня можно только мечтать. Её появление всё ещё невозможно себе вообразить в таком роде, как делал это Сократ, полагавший, что добродетели можно учить и обучаться. Однако к седьмой эпохе всё это воплотится в реальность, ибо всё это пророчески предсказывается тенденциями, отчётливо приметными для оккультизма уже теперь.

Итак, обобщённой духовной особенностью нашей эпохи является интеллектуализм, однако разница заключается в том, как он проявляется в материалистически мыслящем окружающем мире и в духовной науке. Своей интеллектуальностью человек связан с астральным планом, однако осознаёт он это лишь в том случае, если развит ясновидчески, и только тогда он в состоянии надлежащим образом этим воспользоваться, В ходе XX в. это начнёт проявляться у всё более возрастающего числа людей. Так что прогресс будет тогда сводиться исключительно к тому, что люди станут развивать в себе продвинутую интеллектуальность не только для себя, но и будут её вносить в астральный мир. Благодаря такому овладению даром интеллектуального ясновидения продвинувшиеся в этом смысле вперёд люди смогут на протяжении следующих трёх тысячелетий всё с большей отчётливостью встречать эфирно зримого Христа – и будут реально это делать. В истекшие же времена, когда человек был в преобладающей степени связан с материальным планом, Христос не мог явиться как-то иначе, кроме как воплощённым телесно. В современную интеллектуальную эпоху он может явиться исключительно в эфирном образе. С этой целью духовная наука желает подготовить людей так, чтобы они верно распознавали и использовали ясновидческие энергии, постепенно, на более позднем этапе естественного развития выступающие к созерцанию, так чтобы предстоящая далее половина нашей интеллектуальной эпохи несомненно ясновидчески узрела Христа в его эфирном образе.

Эпоха эмоциональных порывов продолжит затем формирование души в ином отношении, дабы сделать для неё возможным сознательным образом входить в нижний деваханический мир. Здесь, в нижнем деваханическом мире Христос откроется некоторому числу людей в световом образе, как звучащее слово, внушая из своего астрального светового тела восприимчивым человеческим сердцам то слово, что уже в начале всех начал действовало в астральном образе, как излагает это Иоанн в начальных словах своего Евангелия.

Нравственная эпоха будет – в виде некоторого числа людей – воспринимать Христа так, как он открывается из высшего девахана в своём истинном «Я», которое своей непостижимой возвышенностью превосходит всякое человеческое «Я», а также в блеске всего того, что также и тогда будет являть собой высочайшие нравственные импульсы для человека. Так вот воздействие отдельных культурных эпох связано с душой. Энергии из всё более и более высоких миров будут вливаться в человека и в нём активизироваться. Чудесно уже одно только восприятие в рамках материального мира, ещё большим чудом является преобладающим образом развитая интеллектуальность и оформленная тем самым взаимосвязь с астральным миром, и в ещё более высоком смысле – эмоциональные побуждения и нравственность в связи с деваханическим миром.

При логическом продумывании мы воспримем такое изложение пути развития также и логически, поскольку жизнь всегда и всюду предоставляет этому подтверждения. Антропософ сознательно идёт навстречу таким вот сдвигам в развитии, причём не в одних только крупных чертах и всеобщих истинах, но и в единичных особенностях человеческого развития. В крайних вывертах окружающего мира мощно заявляет о себе интеллектуальный элемент в его стремлении к формированию догматов, однако через духопознание интеллектуальность должна одухотвориться до спиритуальности, дабы быть в состоянии понять высшие результаты оккультных исследований. Тем самым нам представляется возможность определить точнее, что в греческо-латинскую эпоху перед нами в качестве мистерии Голгофы в материальной форме предстаёт то, что развивалось потом дальше, дабы в качестве импульса, воздействующего на человеческую душу, повести человечество ещё выше. Прежде всего необходимо, чтобы человек научился понимать, что означает этот импульс Христа для нашего мира. Следует указать на то, что этот импульс Христа представляет собой реальную жизнь, изливающуюся на человечество, что Христос не явил миру никакого учения, никакой теории, но импульс новой жизни. Присмотримся-ка к этому посерьёзнее.

Начиная с эпохи Сатурна, человек на протяжении солнечного и лунного периодов развивался в своём материальном, эфирном и астральном телах. «Я» могло внедриться в уже достаточно подготовленные тела только на Земле, а там уже развиваться дальше под благодетельными воздействиями импульса Христа, поскольку Христос в макрокосмическом смысле есть то же самое, что представляет собой наше «Я» микрокосмически и что означает оно для нас как для людей. Четыре основополагающих начала макрокосмоса многообразно связаны с четырьмя нашими подлежащими принципами, включая сюда и самый значительный из них, то есть «Я». В наш период также и наиболее высокие человеческие начала уже начинают просвечивать и заявлять о себе в нашем развитии. Жизненный дух (Lebensgeist), самодух (Geistselbst) и духовный человек (Geistesmensch) разовьются в нас из высших духовных миров благодаря макрокосмическим основаниям, но не посредством четвёртого макрокосмического принципа, а благодаря тому, что сущности, которые сами по себе обладают лишь микрокосмическим, но ни в малой степени не макрокосмическим значением, будут форменным образом действовать в человечестве в качестве учителей, поскольку они уже опередили людей на одно или на несколько оснований. Напротив того, Христос – это макрокосмическое существо, стоящее на четвёртой ступени своего макрокосмического развития, подобно тому, как человек микрокосмически тоже стоит на четвёртой ступени.

Так что необходимо проводить различие между макрокосмическими и микрокосмическими основами, но при этом чётко сознавать, что четыре первых макрокосмических принципа, разумеется, содержат в себе все без исключения микрокосмические принципы высшего порядка. Так что микрокосмические существа действуют в качестве учителей и с помощью своего учения силятся продвинуть человека вперёд. Напротив того, Христос, который действует в качестве макрокосмической данности, никаким наставником, в отличие от прочих учителей, не является, но он связался с Землёй как факт, как энергия, как жизнь.

Высшие учителя сменяющих друг друга периодов – это так называемые бодхисатвы, которые уже в дохристианскую эпоху указывали на Христа как на реальный факт и опять-таки в послехристианскую эпоху именуют этим же самым Христом точно такую же реальность, которая ныне связана с Землёй. Так что до и после материально-земной жизни Христа действуют бодхисатвы, например, тот из них, который за 550 лет до Христа родился в Индии в качестве царского сына, в течение двадцати девяти лет жил и учил в качестве бодхисатвы, а затем возвысился до достоинства Будды. Тем самым он сделался такой индивидуальностью, которой более не следует являться на Земле во плоти, но она будет оказывать воздействие из духовного мира. В тот самый миг, когда этот бодхисатва сделался буддой, у него появился преемник, и этот новый бодхисатва должен был привести человечество к пониманию сущности импульса Христа. Это произошло ещё до появления на Земле Христа, ибо приблизительно за 105 лет до Христа жил в Палестине человек, шельмуемый раввинистической литературой вплоть до настоящего времени, Иисус бен Пандира, которого нам и следует рассматривать в качестве этого бодхисатвы. Иисус из Назарета отличается от него сущностно вследствие того, что на 30-м году жизни при крещении в Иордане он сделался носителем существа Христос.

Иисус бен Пандира занимался в первую очередь распространением учения ессеев*******. В качестве одного из его учеников называют, в частности, того Матфая, который, как и он сам, указал на мистерию Голгофы. Противники Иисуса бен Пандиры побили его камнями, а затем, чтобы сделать его по-настоящему презренным, уже мёртвого повесили на крест. Это такая личность, для установления которой нет даже нужды вдаваться в оккультные исследования, поскольку он в достаточной степени изображен в раввинистической литературе, хотя это и делается здесь превратным или же намеренно искажённым образом. Он нёс в себе индивидуальность нового бодхисатвы и сделался преемником Гаутамы Будды. Имя ученика Матфая оказалось перенесено на более поздних учеников, и Евангелие Матфея было здесь в наличии, так сказать, уже начиная с первого Матфея – как описание ритуалов древних мистериальных книг. Их сущностное содержание отразилось позднее с Христом Иисусом на материальном плане как реальность ранних картин мистерий, ростки позднейших реальных событий. Так мистерия Христа была пророчески предвосхищена и образно разыгрывалась в мистериальных церемониях, пока однажды не произошла уже позднее на материальном плане – как данность общемировой истории.

Тот бодхисатва, что жил некогда в качестве Иисуса бен Пандиры, вновь и вновь нисходит на нашу Землю в человеческом теле и будет вновь появляться также и впредь, дабы исполнить прочее своё задание, свою специфическую миссию, которая пока что ещё остаётся неисполнимой. Если её и можно уже теперь предвидеть ясновидчески в полном осуществлении, то всё же нет пока что такой гортани, которая могла бы воспроизвести звуки того языка, который зазвучит, когда этот бодхисатва возвысится до будды. Поэтому мы можем сказать, будучи согласными с восточным оккультизмом: через 5000 лет после Гаутамы Будды (то есть по истечении предстоящих трёх тысячелетий) следующий за ним бодхисатва возвышается до достоинства будды. Поскольку же он должен прежде всего подготовить людей к нравственной эпохе, для этого он должен будет впоследствии говорить на таком языке, который надо будет понимать так, что всё, что будет тогда произноситься ставшим буддой, будет пронизано магической энергией добра. Поэтому восточная традиция и предсказывает вот уже на протяжении тысячелетий: этот предстоящий будда, майтрейя-будда, станет подателем добра через слово. И тогда он сможет дать людям учение о том, что есть импульс Христа, и в эту эпоху течения Будды и Христа сольются воедино, и только тогда, тем самым, мистерия Христа сделается по-настоящему понятной.

ПРИМЕЧАНИЯ

* Герц (Hertz, 1857-1894), физик.

Максвелл (Maxwell, 1831-1879), физик.

** Макс Планк (Planck, 1858-1947), основоположник квантовой теории. «Отношение новейшей физики к механистическому мировоззрению» («Die Stellung der neueren Physik zur mechanischen Naturanschauung»), лекция, прочитанная 23.9.1910 на 82-м съезде немецких естествоиспытателей и врачей в Кёнигсберге; Leipzig 1910.

*** Зигмунд Фрейд (Freud, 1856-1939), основоположник психоанализа.

**** д-р Брейер (Breuer, 1842-1925), Йозеф Брейер, венский терапевт. См. Рудольф Штейнер «Мой жизненный путь» (GA 28), а также лекцию от 10 ноября 1917 о психоанализе в «Individuelle Geistwesen und ihr Wirken in der Seele des Menschen», GA 178.

***** Шуберт (Gotthilf Heinrich von Schubert, 1780-1860), натурфилософ: «Die Geschichte der Seele», Stuttgart 1839.

Фолькельт (Johann Volkelt, 1848-1930). «Die Traum-Phantasie», Stuttgart 1875. См. также Рудольф Штейнер «Загадки философии» («Die Rätsel der Philosophie in ihrer Geschichte als Umriß dargestellt») (1914), GA 18.

****** первые мои книги: Рудольф Штейнер «Очерк теории познания, отвечающей гётевскому мировоззрению, с опорой на Шиллера» («Grundlinien einer Erkenntnistheorie der Goetheschen Weltanschauung, mit besonderer Rücksicht auf Schiller») (1886), GA 2; «Истина и наука» («Wahrheit und Wissenschaft») (1892), GA 3; «Философия свободы» («Die Philosophie der Freiheit») (1894), GA 4; «Friedrich Nietzsche, ein Kämpfer gegen seine Zeit» (1895), GA 5; «Мировоззрение Гёте» («Goethes Weltanschauung») (1897), GA 6.

******* учение ессеев: ессеи, тайный иудейский орден, прибл. с 150 до Р. Х. по 70 по Р. Х. См. также Рудольф Штейнер «Из хроники Акаши. Пятое Евангелие» («Aus der Akasha-Forschung. Das Fünfte Evangelium»), GA 148.