К. вышел на крыльцо, вокруг которого бесился ветер, и поглядел во тьму. Что за скверная погода. По какой-то аналогии с этим ему вспомнилось, как из кожи вон лезла трактирщица, чтобы заставить его покориться протоколу, однако он настоял на своём. Разумеется, эти её усилия искренними нисколько не являлись, втайне же она одновременно всячески его оттаскивала от протокола; так что в конечном итоге нельзя было сказать, удержался ты на своих позициях или же поддался. Вот уж каверзная натура, действующая, по всей видимости, как ветер, совершенно безотчётно, исполняя удалённые и чуждые задачи, постичь которые не сможет никто и никогда!

     Стоило ему сделать пару шагов по просёлку, как он заметил вдали два колеблющиеся огонька; этот знак жизни его обрадовал, и он поспешил ему навстречу; огни, со своей стороны, также к нему приближались. К. было непонятно самому, почему он был так разочарован, признав в них своих помощников. И тем не менее это они, вероятно, посланные Фридой, шли ему навстречу, а фонари, освободившие его от наваливавшейся со всех сторон с шумом тьмы, скорее всего, были его собственными, и несмотря на это он был разочарован: он-то ожидал какого-то чужака, а не этих старых, тягостных ему знакомцев. Однако то были не одни лишь помощники: из тьмы между ними выступил Варнава. «Варнава! – воскликнул К., протягивая ему руку. – Ты идёшь ко мне?» Внезапность новой встречи заставила поначалу позабыть все те огорчения, которые Варнава когда-то доставил К. «К тебе, – сказал Варнава всё с тем же прежним дружелюбием, – с письмом от Клама». «Письмо от Клама!» – сказал он, закидывая голову назад, и поспешно выхватил его из руки Варнавы. «Светите!» – обратился он к помощникам, те плотно прижались к нему по правую и левую сторону и подняли фонари. Чтобы защитить письмо от ветра, при чтении К. пришлось сложить большой лист в совсем узкую полоску. Затем он прочитал: «Господину землемеру в трактир “У Моста”! Выполненные Вами до сих пор землеустроительные работы оценены мной по достоинству. Также достоин похвалы труд помощников, Вам прекрасно удалось их использовать в деле. Не ослабляйте рвения! Доведите работы до логического завершения! Перерыв в них меня раздосадует. В прочем же можете быть спокойны: вопрос вознаграждения будет решён в ближайшее время. Продолжаю пристально следить за Вами.» К. оторвался от письма лишь после того, как читавшие куда медленнее его помощники ознаменовали свою радость по поводу хороших вестей троекратным громовым «Ура!», и фонари затряслись. «Успокойтесь!» – сказал он им, а после Варнаве: «Это недоразумение». Варнава его не понял. «Это недоразумение», – повторил К. ещё раз, и дневная усталость снова навалилась на него, путь до школы показался таким неблизким, а позади Варнавы вырисовалось всё его семейство, и помощники всё продолжали на него напирать, так что он оттолкнул их локтями: как могла Фрида выслать их ему навстречу, ведь он же велел, чтобы они оставались при ней! Дорогу домой он отыскал бы и без них, и одному ему далось бы это легче, чем в их обществе. Кроме того, один из них повязал вокруг шеи платок, и свободные его концы развевались по ветру и несколько раз ударяли К. по лицу; впрочем, другой помощник всякий раз тут же снимал платок с лица К. своими длинными и тонкими, безостановочно играющими пальцами, что, однако, нисколько не улучшало дела. Оба они, казалось, даже находили удовольствие в этом чередовании, как и вообще ветер и ночная кутерьма чрезвычайно их воодушевляли. «Прочь! – закричал им К. – Если уж вы пошли мне навстречу, то почему не захватили моей палки? Чем я буду теперь гнать вас домой?» Они попрятались за Варнаву, однако так уж испуганы они не были, иначе бы они не поставили фонари на левое и правое плечо своего заступника; впрочем, он тут же сбросил их прочь. «Варнава», – сказал К., и у него стало тяжело на сердце оттого, что Варнава явно его не понимал, и что в спокойные времена уже сама его куртка испускала сияние, когда же дело принимало серьёзный оборот, помощи от него было не дождаться, а одно лишь немое сопротивление, сопротивление, с которым невозможно было бороться, потому что сам он был беззащитен, и лишь одна его улыбка светилась, однако она помогала так же мало, как звёзды вверху – против бури здесь, внизу. «Посмотри, что пишет мне этот господин, – сказал К. и поднёс письмо к его лицу. – Его неверно информировали. Ведь я ещё не проделал никаких землеустроительных работ, а чего стоят помощники, ты видишь сам. А работу, которую я не исполняю, я, конечно, не могу и прервать, вот даже досаду господина я не могу вызвать, так как же мне было заслужить его высокую оценку! И уж спокоен я быть никак не могу». «Я это передам», – сказал Варнава, всё это время смотревший мимо письма, которое он, впрочем, и не мог читать, поскольку почти упирался в него лицом. «Ах, – сказал К., – ты мне обещаешь это передать, но могу ли я тебе по-настоящему верить? Мне так нужен надёжный посыльный, сейчас более, чем когда-либо!» В нетерпении К. закусил губу. «Господин, – сказал Варнава с мягким наклоном головы: К. едва не позволил ему опять себя соблазнить и было ему поверил, – я точно это передам; также и то, что ты поручал мне в последний раз, я, конечно, тоже передам». «Как! – закричал К. – Так ты ещё ничего не передал? Так ты что, не был в замке на следующий день?» «Нет, – сказал Варнава. – Батюшка мой стар, ты его видел, и как раз навалилось много работы, я должен был ему помочь, но теперь я скоро вновь отправлюсь в замок». «Но что же ты это такое делаешь, непостижимый ты человек! – воскликнул К. и стукнул себя по лбу. – Разве Кламовы дела не важнее всех прочих? На тебя возложены высокие обязанности посыльного, и ты так позорно их отправляешь? Кому какое дело до работы твоего отца? Клам ждёт донесений, а ты взамен того, чтобы бежать во все лопатки, предпочитаешь вывозить навоз из стойла». «Мой отец сапожник, – невозмутимо отвечал Варнава, – и ему поступили заказы от Брунсвика, а я ведь у отца в подмастерьях*». «Сапожник – заказы – Брунсвик! – вопил в отчаянии К., как бы делая соответствующее слово каждым своим выкриком навсегда непригодным к использованию. – Да кому тут нужны сапоги, на этих вечно пустых дорогах! И какое мне дело до всех твоих колодок, ведь я доверил тебе послание не для того, чтобы ты про него позабыл и его переиначил за своей ваксой, но с тем, чтобы ты тут же доставил его господину». Здесь К. немного успокоился, так как ему пришло на ум, что, вероятно, Клам вообще всё это время находился не в замке, но на «Барском Дворе», однако Варнава опять вывел его из себя, так как начал вновь повторять первое донесение К. в доказательство того, что хранит его в полной целости. «Довольно, ничего не желаю знать», – сказал К. «Не сердись на меня, господин», – сказал Варнава, и здесь он, словно как желая наказать К., отвёл от него взгляд и опустил глаза, но, пожалуй, то было смущение по поводу криков К. «Я не на тебя сержусь, – сказал К., и его беспокойство оборотилось теперь против себя самого, – не на тебя, но для меня очень скверно, что у меня для самых важных вещей – лишь такой посыльный». «Слушай, – сказал Варнава, причём возникало впечатление, что для защиты своего достоинства, как посыльного, он говорит больше, чем должен был, – Клам никаких донесений не ждёт, он даже злится, когда я прихожу: “Опять эти новости”, – сказал он как-то раз, и по большей части он встаёт, ещё завидев меня издалека, переходит в смежную комнату и меня не принимает. А ещё ведь не было договорено, чтобы я тут же являлся с каждым донесением: будь у нас такой уговор, я, конечно, тут же бы отправился, но на этот счёт уговора не было, и даже если бы я вовсе не пошёл, и то бы мне за это не пеняли. Если я доставляю донесения, это делается добровольно». «Хорошо, – сказал К., следя за Варнавой и намеренно не обращая внимания на помощников, которые попеременно медленно вырастали из-за плеч Варнавы, словно из люка, и тут же исчезали с лёгким свистом, напоминающим посвистыванье ветра, как бы испугавшись взгляда К.; так они развлекались уже длительное время, – про то, как там у Клама, я не знаю; сомневаюсь только, чтобы ты мог всё там как следует знать, а даже если бы ты и знал, мы ничего там не можем улучшить. Но передать послание ты в состоянии, и об этом-то я тебя прошу. Совсем короткое. Можешь ты его передать прямо завтра и завтра же сообщить ответ или по крайней мере сказать, как тебя приняли? Можешь ты это сделать? И хочешь ли? Это было бы для меня очень ценно. И, быть может, мне ещё представится возможность тебя соответствующим образом поблагодарить, а то, может быть, у тебя уже теперь есть желание, которое я могу исполнить». «Разумеется, я исполню поручение», – сказал Варнава. «А способен ты постараться исполнить его как можно лучше и передать его самолично Кламу и также от Клама получить ответ, причём тут же, всё это должно произойти тут же, завтра, ещё до полудня, возьмёшься ты за это?» «Все силы приложу, – сказал Варнава, – но я и всегда так делаю». «Не будем теперь об этом спорить, – сказал К. – А передать нужно вот что: “Землемер К. просит господина заведующего о позволении быть заслушанным им лично, он заранее согласен на все условия, которые могут быть с таким позволением связаны. Обратиться с такой просьбой его вынуждает то обстоятельство, что до настоящего времени все посредующие лица выказали полную свою непригодность, в доказательство чего он приводит такой факт, что до сих пор им не было исполнено никаких, даже незначительнейших, землеустроительных работ, по информации же, исходящей от старосты общины, они и не будут никогда исполнены. По причине этого последнее письмо господина заведующего было им прочитано с чувствами отчаяния и стыда, так что создавшееся положение может быть исправлено исключительно личным объяснением с господином заведующим. Землемер осведомлён о том, как велика испрашиваемая им уступка, однако он приложит усилия к тому, чтобы свести по возможности к минимуму беспокойство для господина заведующего, он готов пойти на любые временны́е ограничения и согласен даже на установление числа слов, которые он сможет употребить при собеседовании, если таковое будет сочтено необходимым, полагая, что сможет обойтись десятью. С глубоким почтением и в величайшем нетерпении ожидает он решения”.» Забывшись, К. говорил так, словно он стоял перед дверью Клама и говорил с привратником**. «Вышло куда длиннее, чем думалось мне, – сказал он далее, и всё же ты должен передать это на словах: я не хочу писать письмо, потому что тогда оно вновь отправится бесконечным путём всякой документации». Так что К. нацарапал всё это для Варнавы на куске бумаги, использовав спину одного из помощников в качестве пюпитра, между тем как другой ему светил; впрочем, К. уже мог это всё записать под диктовку самого Варнавы, который всё удержал в памяти и, как заправский зубрила, дословно воспроизвёл сказанное, нисколько не обращая внимания на ложные подсказки помощников. «У тебя феноменальная память, – сказал К. и отдал бумагу ему, – но теперь, прошу, выкажи свою исключительность также и в ином. А желания? У тебя их нет? Скажу откровенно: я бы поуспокоился насчёт судьбы моего послания, когда бы у тебя отыскались хоть какие пожелания!» Вначале Варнава ничего на это не сказал, но потом произнёс: «Сёстры передают тебе привет». «Твои сёстры, – сказал К. – Как же, как же, эти дородные и мощные девушки!» «Привет передают обе, но особенно Амалия, – сказал Варнава, – это она сегодня и принесла мне из замка это письмо для тебя***». Уцепившись прежде всего за это сообщение, К. спросил: «Не могла бы она передать в замок также и моё послание? А, может, вам отправиться вдвоём и каждому попытать счастья?» «У Амалии нет доступа в канцелярии, – сказал Варнава, – а не то она уж верно сделала бы это с большой радостью». «Возможно, я приду к вам завтра, – сказал К., – но только ты приди вперёд с ответом. Я буду ждать тебя в школе. Ты также передай сёстрам от меня привет». Казалось, обещание К. очень обрадовало Варнаву: после прощального рукопожатия он ещё бегло коснулся плеча К. Тот, хоть и посмеиваясь, воспринял это прикосновение как награду, как знак того, что всё снова сделалось таким, как в тот раз, когда Варнава впервые предстал его глазам среди крестьян в пивной зале. Помягчав внутренне, на обратном пути он позволял помощникам вытворять всё, что заблагорассудится.

ПРИМЕЧАНИЯ

     * Der Geselle, это слово может означать и «компаньон».

     ** Ср. у Кафки «Перед законом». Впрочем, эту миниатюру можно и вообще считать сжатым эскизом «Замка». Даже слово опрос (Verhör) здесь  присутствует.

     *** Поразительные слова, приходящие в кричащее противоречие с тем, что мы узнаём об Амалии впоследствии. Быть может, речь идёт всё же об Ольге? Ведь Амалия, сколько можно судить, вообще не покидает дома. Да и вообще о том, чтобы какое-либо письмо Клама проходило через сестёр, больше речи нет. Напротив, Ольга говорит в гл. 20: «Благодаря двум письмам Варнава снова стал счастливым ребёнком», не упоминая, что он получил  второе не самолично, что чрезвычайно бы снижало его ценность. Также и то, что привет передаёт «особенно Амалия» (как и то, что «она уж верно сделала бы это (т. е. пошла в канцелярию ради К.) с большой радостью»), гораздо более бы соответствовало влюблённой в К. Ольге.

     **** Rückweg; следует отметить, что у автора нет оснований употреблять это слово: К. не возвращается обратно, но идёт в школу как своё новое обиталище впервые. Возращаются лишь одни помощники.