Мне было позволено поговорить в ближайшие дни на теософскую тему, представляющуюся мне важной: «Духовное водительство человека и человечества». Наши друзья пожелали, чтобы я предпослал этим лекциям несколько слов, которые, возможно, будут служить своего рода введением или предисловием к стоящей передо мной в качестве задания теме.

Теософу должно быть присуще такое качество, которое может быть названо страстным стремлением к истинному самопознанию – во всеохватнейшем смысле этих слов. Ибо всякий, кто хоть немного погрузился в теософскую жизнь, чувствует, что из этого самопознания должно явиться на свет то всеохватное понимание любого человеческого чувства и мысли, понимание всякого другого существа, и что такое понимание должно быть неразрывно связано со всем нашим теософским движением.

Поразительна лёгкость, с которой возникают недоразумения в отношении того, что в рамках нашего немецкого теософского движения мы действуем, осеняемые тем знамением, что известно вам как символ креста с розами. Очень легко впасть в заблуждение в отношении как раз этого духовного, теософского движения, которое под этим знаком креста с розами желало бы влиться в духовную жизнь нашей эпохи, желало бы влиться в человеческие сердца и их восприятия, желало бы влиться в волю и поступки человека. Впасть в заблуждение как раз в этой сфере столь нетрудно потому, что для многих современных людей, даже вполне благожелательных, чрезвычайно трудно уяснить, что духовное движение, которое намерено действовать под этим знаком, в самом деле во всех своих основополагающих принципах, во всех чувствах и восприятиях нацелено на то, чтобы наитерпимейшим образом понять всякое человеческое устремление и любое направление. Хоть свойство это и запрятано довольно глубоко среди принципов розенкрейцерского движения, так что эта терпимость поначалу не столь бросается в глаза, однако она принадлежит к числу его неотъемлемых черт. Поэтому вы с лёгкостью можете неверно понять данное движение в том аспекте, который смешивает терпимость с односторонней терпимостью в отношении собственного мнения, собственных принципов и методов.

Терпимость эта представляется нам чем-то чрезвычайно нетрудным, однако она оказывается одной из наиболее труднодостижимых вещей, если только необходимо, чтобы она овладела – в высшем смысле этого слова – всем человеком без остатка. Ведь очень же легко прийти к выводу, что тот, кто высказывает нечто отличное от тебя – твой противник. Совершенно нетрудно также спутать собственное мнение с тем, что принято считать общепринятой истиной. Однако теософское движение будет процветать и приносить богатые плоды для духовной жизни будущего лишь в том случае, если оно окажется всеохватной почвой, на которой мы будем встречаться, встречаться в душевном согласии не только с теми, кто верит в то же, что и мы сами, но также и с теми, кто при каких-то обстоятельствах, вследствие своего собственного опыта, на основании пройденного жизненного пути оказывается вынужден отстаивать то, что, быть может, лишь с внешней стороны представляется противоположным тому, что провозглашаем мы. Старинная этика, движущаяся к своему закату, учит практиковать любовь и терпимость меж теми, кто обладает теми же идеями и восприятиями, что и мы сами. Напротив того, теософская жизнь во всей своей истинности будет всё в большей степени вливать в человеческие сердца ту куда более глубоко проникающую терпимость, которая сделает возможным, чтобы мы оказывались на почве взаимопонимания, взаимного человеческого воспламенения и человеческого сосуществования даже и там, где наши мысли и восприятия изначально не совпадают. Тем самым мы затрагиваем весьма важный момент. Ведь что первым делом представляется тому, кто обращается к нашему теософскому движению? Что, в таком случае, он побуждается признать? Хотя также и этим сведениям вовсе нет нужды почитаться догматом в нашей среде и хотя даже в отношении этих краеугольных положений могут существовать различные мнения, всё же следует сказать: что, в наиболее широком смысле, представляет собой изначальное представление, когда кто-либо приступает к теософии, так это идея повторяющихся земных жизней и учение о перетекании причинно-следственных связей из одной земной жизни в другую. Реинкарнация и карма – вот убеждения, которые навязываются нам изначально. Однако от того самого первого дня, когда эти истины становятся нашими убеждениями и до того момента, когда мы хотя бы до некоторой степени подчиняем этим идеям, этим истинам всю нашу жизнь, всё наше существование – чрезвычайно долгий путь. Много времени должно пройти с того дня, когда нам открылось это убеждение – до того, когда оно в состоянии сделаться полноценной жизнью в нашей душе.

Например, вот перед нами человек, который относится к нам с презрением, а то и прямо нас оскорбляет. Однако если мы уже давно восприняли учение о реинкарнации и карме, мы скажем: «Кто произнёс ранящее, оскорбительное слово, которое дошло до нашего слуха и обдало нас презрением? А кто, быть может, более того, занёс для удара руку?» И тогда нам придётся сказать самим себе: «Мы сами совершили это! Это только кажется, что рука принадлежит другому человеку, на деле же это я сам по причине протёкшей кармы побудил другого поднять руку против меня».

Тем самым я только намекнул на то, каким долгим может быть путь от абстрактного, теоретического убеждения относительно кармы и реинкарнации – к такому положению, когда мы будем в состоянии обозреть в свете данной идеи всю свою жизнь. И тогда мы действительно ощутим Бога в своём сердце так, что будем его переживать не только как наше собственное высшее «Я», которое наставляет нас в том, как человек становится причастен божественному одной искоркой своей самости. Скорее мы научимся ощущать это высшее «Я» ещё и таким образом, что оно пронизает нас чувством безграничной ответственности не только в отношении того, что мы делаем, но и в отношении того, что претерпеваем, – по той простой причине, что то, что мы претерпеваем в настоящий момент, есть только лишь необходимое следствие того, что мы сделали в давно минувшие времена.

И вот мы уже чувствуем, как такое умонастроение проникает в наши души как тёплая духовная животворящая кровь новой культуры. Мы ощущаем: вот возникают новые представления об ответственности, как и новые представления о человеческой любви, которые должны быть постигнуты нашими душами на основе теософской жизни. Мы ощущаем, что это вовсе не пышная фраза, когда говорится, что теософское движение возникло в наше время, потому что люди испытывают нужду в новых нравственных импульсах, новых интеллектуальных и духовных импульсах. И мы ощущаем, что если новое откровение в спиритуальной области громогласно заявляет человечеству о себе, если оно должно влиться в наши сердца, в наши убеждения на основе теософской жизни, то это происходит не потому, что здесь имеется некий произвол. Нет, новое откровение должно влиться по той причине, что для этих новых нравственных импульсов, для новых представлений об ответственности, да и, собственно, о человеческой судьбе потребно такое новое спиритуальное откровение. И тогда мы непосредственно и живо чувствуем, какого всё-таки гармонизирующего – в глобальной перспективе – смысла исполнен тот факт, что те самые души, что ныне пребывают в телах и собрались сегодня здесь, уже многократно воплощались на этой самой Земле в прошлом. Относительно этого самого смысла можно было бы задаться вопросом: но почему всё-таки всё новые и новые рождения? Ответ на него мы получаем в результате того, что благодаря теософии узнаём, что всякий раз, как в новом теле заново сформированными глазами мы вглядываемся в изумительные красоты мироздания, мы начинаем прозревать в божественные откровения, кроющиеся позади завесы чувственного мира; или ещё когда мы заново сформированными ушами вслушиваемся в то, что может нам открыться в качестве божественного в мире звуков, то на основе всего этого мы учимся познавать, как всякий раз в новом воплощении мы можем – и должны – переживать новое также и на этом самом земном шаре. Но тогда, пожалуй, мы должны почувствовать также и то, что должны существовать люди, которые своей кармой предназначены для того, чтобы пророчески предвозвещать то, что человечество в целом должно постигнуть в качестве смысла целой эпохи.

То, что сегодня может быть усвоено в рядах теософского общества и теософского движения посредством откровений из спиритуального мира, должно влиться во всю человеческую культуру. Души, которые посредством теперешних тел вживаются в мир, испытывают тягу к теософии по причине того, что они ощущают необходимость прибавить этот новый элемент ко всему тому, что было отвоёвано людьми у духовного мира в различнейшие эпохи. И уж конечно, нам следует давать себе ясный отчёт в том, что в каждую эпоху мы должны заново постигнуть весь смысл общемировой загадки, что во всякую отдельно взятую эпоху мы должны на новый лад формировать свою позицию по отношению к тому, что может к нам излиться благодаря откровениям из духовного мира.

Наше время – совершенно необычное. Хотя зачастую люди ничтоже сумняшеся именуют всякое время переходным, всё же то, что нередко оказывается не больше, чем словами, в полном смысле слова верно применительно к нашему времени. В самом деле, наступает время, когда люди узнают много нового относительно всей вообще эволюции нашей Земли. Про многое людям придётся составить иные представления. Правда, многое из нового, можно было бы сказать, постигается людьми – в старом стиле и на прежний лад. Для многих оказывается невозможным действительно уразуметь это новое – на новый манер. Зачастую человек плетётся позади новых откровений со своими старинными понятиями.

Сошлюсь для примера лишь на одно обстоятельство. Принято подчёркивать вновь и вновь, причём совершенно справедливо, какой громадный прогресс для человеческого мышления имело то, что вот уже на протяжении четырёх столетий люди вникают в физическую структуру мироздания. Вполне справедливо, с одной стороны, всячески подчёркивают великие достижения и успехи того же Коперника, того же Кеплера, Галилея, Джордано Бруно и т. д. Однако, с другой стороны, мне хотелось бы припомнить следующее соображение, которое представляется весьма глубоким и сводится приблизительно к следующему: «Итак, идеи Коперника вывели нас, в пространственном смысле, в космос, и обнаружилось, что всё обстоит так, как предполагал Джордано Бруно, и наша Земля – это маленькое небесное тело наряду с прочими находящимися в пространстве небесными телами. И на этой-то Земле, как утверждают, имела разыграться величайшая драма, составляющая центральную точку эволюции, так что нам следует поместить в центр всей этой эволюции историю Христа Иисуса? Но как могло это исполненное глубокого смысла для всего мира событие переместиться на крошечную планету Земля, когда мы убедились в том, что эта Земля – всего только маленькая планетка среди бесчисленных планет, которые насчитывает Вселенная!»

Вот мысль, представляющаяся естественной, до того естественной, что выглядит она чрезвычайно умной и дельной, если мы будем принимать в расчёт исключительно рассудок, однако мысль эта не принимает во внимание всю глубину спиритуального восприятия. Выражается же оно в том, что в исходном моменте христианства отправная точка этого события на Земле помещается вовсе даже не в царском дворце или в каком-то ином блестящем месте на планете, но в яслях бедных пастухов. Так что спиритуальному восприятию не довольно было того, чтобы поместить это событие на Землю, но ещё и надо было запрятать его в презренный уголок Земли. Это выглядит весьма необычно на фоне утверждения, что уже неважно, «что величайшая драма мировой истории разыгралась в провинциальном театре» – а употребляют именно это выражение{Источник цитаты отыскать не удалось. В другом месте в настоящем томе Рудольф Штейнер ссылается в связи с близкими выражениями на «скандинавского учёного» (см. Мировое «Я» и человеческое «Я». Микрокосмически-сверхчувственные существа. Природа Христа. Мюнхен, 9 января 1912 г., в наст. томе.) - Прим перев.}. Однако христианство умудряется разыграть эту величайшую драму мировой истории не только что в провинциальном театре, но ещё и в местечке куда почище.

Отсюда мы видим, насколько непросто поспевать за вещами с верными, истинными восприятиями, и как многому придётся научиться людям, чтобы постигнуть, какими должны быть надлежащие мысли и восприятия относительно развития человечества. Мы подходим к весьма беспокойным временам – это можно сказать применительно к нашей современности и к ближайшему будущему. Ибо истинно, что многое старое обветшало, и из духовного мира в человечество вливается новое. Те люди, что кое-что понимают в развитии человечества, говорят о том, что вся наша душевная жизнь переменится в течение следующих столетий, и что в исходной точке этого изменения должно стоять правильно себя понимающее теософское движение – и говорят они это не потому, что так им хочется, но поскольку к этому принуждает история человечества. Причём теософскому движению подобает занимать данную позицию со всем надлежащим смирением, однако при подлинном понимании всего того, что предстоит исполнить человечеству на протяжении следующих столетий. Ибо насколько справедливо то, что лишь с ходом времени люди выучились взирать на мироздание при помощи своего интеллекта так же, как Коперник, Джордано Бруно, Кеплер или Галилей, равно как верно и то, что только в течение последних столетий люди выучились толковать мир интеллектуальными средствами, прежде же они достигали своих знаний совершенно иными способами – точно также, говорю я, справедливо, что в наше время интеллектуальное познание заменяется для человеческой души новой, спиритуальной интуицией. Уже теперь человеческие души в их телах нацелены на то, чтобы взирать на мир уже не просто интеллектуально. И когда бы материализм не положил так много усилий на то, чтобы оттеснить спиритуальные побуждения, таких душ, в которых даёт о себе знать прямо-таки неуёмное устремление к спиритуальным смыслам, обнаруживалось бы куда больше и сделались бы куда заметнее спиритуальные порывы в людях, которые лишь только того и дожидаются, чтобы всмотреться в мироздание и в бытие ещё и на иной лад, нежели это делалось доныне.

Избранные умы, которым досталось то, что принято именовать «благодатью», зачастую за столетия провидят духовным взором то, что впоследствии может сделаться всеобщим узрением человечества. Уже неоднократно я указывал на то, как нечто пережитое однажды исполненным благодати человеком, Павлом, в ходе события перед Дамаском – как единичным человеком, в качестве импульса события Христа, что это постепенно сделается общим достоянием человечества. Подобно тому, как Павел благодаря спиритуальному откровению познал, кто такой Христос, что Христос содеял, так же и люди переживут это знание, это узрение наново. Мы пребываем в непосредственном преддверии момента, когда сколько-то людей переживут нечто вроде обновления Павлова события Христа. Это есть нечто такое, что составляет неотъемлемую часть нашей земной эволюции: тот духовный взор, что открылся у Павла перед Дамаском, что вгляделся в духовные миры и извлёк оттуда ту истину, которой Павел ни за что не верил, когда ему поведали о явлении Христа в Иерусалиме – то же самое духовное созерцание переживут многие люди. То, что это событие наступит – историческая необходимость. Это поистине есть то, что было названо Вторым Пришествием Христа в XX в. Христа познавали как личность по мере того, как он являл себя, всё больше и больше приближаясь к материальному плану, начиная с того момента, когда он словно как отблеском явился Моисею в пылающем терновом кусте – и вплоть до того времени, когда он на протяжении трёх лет обитал в человеческом теле. Благодаря такому узрению он был признан в качестве центра тяжести всей вообще земной эволюции.

У всякой системы – лишь один центр тяжести, у коромысла весов – только одна точка опоры. Стоит вам опереть коромысло весов в нескольких местах, как вы нарушите пространственные законы гравитации. В системе вам нужна лишь одна точка, только один центр тяжести. Поэтому когда речь заходит о центре тяжести земной эволюции в подлинном смысле слова, оккультисты всех эпох, как древности, так и Нового времени, признают, что этот поворот эволюции относится к одному моменту, к мистерии Голгофы, как и начало восхождения развития человечества опять-таки выводят из этого момента. Поистине верно то, что в высшей степени непросто признать истинный смысл этого события Христа, мистерии Голгофы для духовного руководства человечеством. Ибо сюда относится также и то требование, чтобы в нас умолкло всё то, что мы приносим с собой в качестве восприятий и суждений от той или иной мировой религии (Weltenbekenntnis). Если мы хотим в подлинном смысле познать, что является духовным центром тяжести земной эволюции, мы должны столь же отчуждённо и объективно отнестись к методам христианского воспитания, господствовавшим на Западе на протяжении многих веков, как и к прочим существующим на свете методам религиозного воспитания. А за это придётся пройти через то, что в следующие десятилетия те, кто окажутся наиболее деятельными провозвестниками духовного центра тяжести развития человечества, будут слыть «дурными христианами», и им, возможно, будут вообще отказывать в праве именоваться христианами.

Невероятно тяжело даётся уже постижение той идеи, что Христос лишь однажды и на время, в течение трёх лет мог воплотиться в человеческое тело. Тот, кто в большей степени ознакомился с тем, что имеет сказать на этот счёт розенкрейцерская теософия, знает, насколько усложнённым следовало быть материальному телу Иисуса из Назарета, дабы он мог воспринять в себя ту грандиозную личность, которой является личность Христос. Мы знаем, что для этого нужно было родиться не одному человеку, но двум людям. Об одном из них повествует Евангелие Матфея, о другом – Евангелие Луки. Нам известно, что та личность, что воплотилась в тело того из мальчиков Иисусов, про которого говорится в Евангелии Матфея, в предыдущих земных воплощениях добилась величайших свершений, и что в двенадцать лет эта личность покинула своё тело, чтобы вплоть до тридцатилетнего возраста занимать уже другое земное тело, развиваясь дальше в этом другом теле и приобретая иные способности. Таким образом, в той личности, которую мы именуем Иисусом из Назарета, должно было совместно действовать всё, что прежде пережило человечество как великое и исполинское, а, с другой стороны – как смиренное, и всё это для того, чтобы тело было в состоянии воспринять то существо, которое может быть названо Христом в подлинном смысле этого слова. Понадобится глубокое понимание, чтобы постигнуть полную неповторимость Христа, чтобы понять, что имеют в виду оккультисты, когда они говорят: «Как в механике у системы может быть только один центр тяжести, так и событие Голгофы может быть лишь одно».

Такое время, что стоит накануне таких грандиозных душевных событий, которые были мной только что мимоходом охарактеризованы, это время особенно хорошо подходит для того, чтобы всем нам углубиться в самих себя. И среди многоразличных задач, стоящих ныне перед настоящим теософом в рамках теософского движения, несомненно значится и это: обратиться к собственной душе, к собственному сердцу, чтобы хоть немного дать себе отчёт в том, что лишь самоотречение поможет нам преодолеть тот путь, который ведёт к тому, чтобы постичь ту единственную в своём роде истину, о которой однозначно повествует оккультизм всех эпох.

Такие времена, когда на человечество должны изливаться как сияющие светочи мудрости, так и исполненные тепла дары любви, должны приносить с собой нечто такое, что удостоверяет истинность изречения: «Где много света – там и тени резче». Резкие, чёрные тени, появляющиеся с теми дарами, о которых было только что сказано, – это возможности заблуждения. С великими дарами мудрости, которые должны влиться в человеческую эволюцию, неизбежно связано и то, что в такие эпохи человеческому сердцу очень легко впасть в ошибку. Так что не станем полагать, что заблуждающаяся человеческая душа явит большую, чем в иные эпохи, безошибочность в предстоящие времена, относительно которых мы должны давать себе отчёт, что в них человеческая душа будет более, чем когда-либо ещё, склонна к ошибкам и заблуждениям. Именно это – словно бы из туманных потёмок – пророчески предвещали оккультисты всех эпох. Ведь поистине во времена просветления, на которые мы можем пока указывать только намёком, может получить распространение не только что малейшая возможность ошибки, но и величайшее помрачение. Так тем более насущна необходимость взирать на эту возможность ошибки ясным взором и давать себе полный отчёт в том, что между тем как нам следует быть готовыми ко всему великому, в человеческом сердце с тем большей лёгкостью может поселиться заблуждение.

Если мы теперь желаем бросить взгляд на духовное руководство человечеством, из этой идеи относительно возможности ошибки, то есть из того, о чём предостерегающим жестом руки предупреждали оккультисты всех эпох, нам следует вынести урок: практиковать ту высшую терпимость, о которой говорилось сегодня вначале и отречься раз и навсегда от всего того, что связано со слепой верой в авторитеты, ибо такая вера в авторитеты может оказаться сильнейшим искусителем, может как раз и породить заблуждение. С другой же стороны, однако, мы должны держать сердце распахнутым и согретым навстречу всему тому, что на совершенно новый лад желает излиться на человечество из духовных миров. Поэтому хорошим теософом будет в первую голову тот, кто знает: если мы в рамках нашего движения желаем быть попечителями того света, который должен излиться в эволюцию человечества, нам следует быть также и стражами против всего того, что может сюда закрасться вместе с этим светом в качестве заблуждения. Так будем же ощущать в данном отношении всю меру ответственности и да будут широки наши сердца: они понадобятся нам, чтобы понять, что не было ещё на всём земном шаре ни одного движения, в котором могли бы взращиваться столь широкие, исполненные благожелательности и любви сердца. Научимся понимать, что всегда предпочтительнее, когда на нас обрушиваются те, кто полагают, что за их мнениями – исключительность благодати, нежели самим ополчаться против них. Между двумя этими крайностями пролегает широкий путь. Однако те, кто постигают самый дух теософского движения, найдут возможность жить под знаком того, что по праву прошло через все эпохи в качестве стержневого положения и девиза всей вообще спиритуальности. Если вас подчас будут одолевать сомнения при мысли: да, светит яркий свет, однако велика также и возможность заблуждения, ну, и как же мне, слабому человеку, во всём этом разобраться? Как мне определить, что здесь происходит от истины, а что является заблуждением? Если в ваше сердце закрадывается такая мысль, вы можете почувствовать подкрепление и поддержку благодаря такому основополагающему девизу: правдой будет то, что даст высочайшие импульсы развитию человечества, и истина должна мне быть ближе, чем я сам. Если я буду относиться к истине так, то даже если я сделаю ошибку в этом воплощении, истина найдет в себе силы, чтобы перетащить меня на свою сторону в следующем воплощении. Если я буду добросовестно заблуждаться в этом воплощении, эта ошибка будет возмещена и компенсирована в следующем. Лучше честно заблуждаться, нежели бессовестным образом держаться догм. И перед нами просияют слова: истина эта одержит верх не через нашу волю, но благодаря божественной энергии самой истины. Если же то, к чему мы оказались побуждены в силу каких бы то ни было обстоятельств данного воплощения, не является истиной, если это – ошибка, если мы оказались слишком слабы, чтобы истина увлекла нас за собой, то пускай то, что мы исповедуем, в любом случае погибнет, ибо тогда у него нет силы для жизни, у него не должно быть силы для жизни. Если мы добросовестно стремимся к истине, то она окажется победоносным импульсом в мире. И если то, чем мы уже обладаем, имеет в себе что-то от истины, так это не в силу того, что смогли выдвинуть в поддержку этой истины мы, но благодаря той энергии, что присуща ей самой. Если же это заблуждение, то пусть достанет у нас сил сказать: пусть сгинет это заблуждение.

Сделав это своим руководящим девизом, мы сможем отыскать правильную позицию, молвив самим себе: при всех обстоятельствах мы в состоянии обрасти то, в чём нуждаемся в рамках спиритуального движения, а именно доверие. Если то, что обеспечивает нам это доверие, есть истина, истина эта одержит верх, как бы ни ополчались на неё её противники.

Такое восприятие способно жить в душе всякого теософа. И если мы призваны быть посредниками того, что нисходит к нам из духовного мира и что пробуждает в человеческих сердцах такие чувства, что наделяют жизнь уверенностью и энергией, это значит исполнение миссии нового спиритуального откровения, пришедшего к человечеству с тем, что мы именуем теософией, и всё в большей и большей степени переносящего человеческие души в более духовное будущее.